Автор: Цыца-дрица-ум-цаца;
Пейринг: СС/РЛ, ГП/ДМ, РЛ/НТ;
Рейтинг: PG-13;
Жанр: романс-трагикомедия, преслэш + гет;
Диклеймер: все принадлежит Роулинг;
Примечание: Сириус будет жить.
Благодарности: valley – автору блэковской аферы)) К разведенным мною здесь соплям valley отношения не имеет, а вот за помощь с сюжетом и вдохновение – огромное ей спасибо!

Фик написан на второй тур феста «Писатели и художники» по картинке, выбранной LostGhost. С Новым годом и Рождеством! 

 

---

  Пролог

Одна неделя до Рождества

Сириус явился к нему в девятом часу. Потрясая своей нестриженной башкой и гремя чем-то в потертой временем спортивной сумке через плечо, он барабанил в дверь, требуя, чтобы его впустили. Скрипели несмазанные петли, дребезжали стекла – удивительно, как, даже вернувшись с того света, человек может производить столько шума.

- Убирайся отсюда, Блэк, - привычно забубнил Снейп, высовываясь из окна по пояс, - я не собираюсь тебя впускать, хоть сдохни здесь, на пороге. Мне совершенно не интересно…

- Ладно, - завопил Сириус, задрав кверху свою небритую физиономию, - не хочешь – не впускай, хоть послу…

- Не собираюсь я тебя слушать! Я занят, я пишу…

- А мне совершенно не интересно, что ты там пишешь. Ну, Снейп! Я только вчера вернулся, черт тебя подери, удели мне хоть минуту…

Да уж, вид у него был и вправду не очень. Вывалившись из-за Завесы посреди буднего дня, Сириус переполошил все Министерство. Худой, побледневший, с ввалившимися щеками и спутанными прядями волос, он напоминал зомби или привидение – и его отсутствующий взгляд только подтверждал это. Как со скорбным видом сообщил Люпин, единственный, говоривший с «покойником», Сириус не помнил ровным счетом ничего с «того света», и, переварив факт своего чудесного воскрешения, находился в состоянии шока.

В шоковое состояние Снейп охотно готов был поверить – ещё бы, разве ж Сириус Блэк заявится к нему в трезвом уме при полном отсутствии какой-либо понятной цели? А он стоит на холоде уже полчаса, растирая замерзшие руки и размахивая своей необъятной сумкой.

- Снейп! Я не уйду, и не надейся!

С тяжелым вздохом профессор накинул на себя шерстяной халат и стал медленно спускаться вниз, прислушиваясь к каждому звуку. Там, снаружи, Блэк затих в ожидании. Что это может быть такое важное, что он даже не сжимает в руках свою палочку? Ближе к Рождеству погода стояла такая паршивая, что открывать дверь лишний раз не хотелось – тут, в Тупике Прядильщика, было тихо и тепло.

На столе его ждет неоконченная статья в «Чудеса Зельеварения» и стопка экспериментальных рецептов. В печке потрескивает уютный огонек. Какой бы это мог быть приятный декабрьский вечер… Так нет. Блэк…

Он подошел и осторожно приоткрыл дверь на пару сантиметров. Ничего не случилось, и Снейп снял цепочку. В щели показалось белое, опухшее лицо Блэка – только нос красный, как у Санты на картинках. И правда – замерз.

- Ну, что тебе? – сухо поинтересовался Снейп, - ради чего ты тут надрывался?

- Я… - Блэк наклонил голову, собираясь с мыслями.

- Так мне весь дом продует. Давай быстрей.

Снейп поджал губы и забарабанил пальцами по косяку двери. С Блэком происходило что-то странное. Он… что? Покраснел? Быть не может.

- Может, ты тогда пустишь меня? Это не очень подходящая тема для разговоров на крыльце, и я…

- Я не собираюсь тебя впускать. Зачем ты сюда явился, Блэк?

Блэк снова потупился, поправил ремень сумки, подул на покрасневшие ладони. Его ботинки выглядели так, будто он пешком прошел весь путь от площади Гриммо до Тупика Прядильщика. Он и правда изменился внешне, Снейп не мог не думать о том, как там, по ту сторону… Не изменились только его глаза – такие же яркие, нахальные, пусть и прикрытые длинными черными ресницами. При виде этих глаз Снейп чувствовал, как пальцы сами по себе сжимаются в кулаки. Он не станет слушать Блэка… Что бы тот ни захотел ему поведать. Он не станет.

- Слушай, я… - Блэк неуверенно затоптался на месте, с явным трудом подбирая слова, - после того, как я побывал там… После своего возвращения многое изменилось. Я много стал понимать по-другому, и вообще, знаешь… Это путешествие помогло мне хоть немного разобраться в своем прошлом, и я решил, что совесть сожрет меня живьем, если я прямо сейчас не приду к тебе и не… - он тяжело вздохнул, - не попрошу у тебя прощения.

Ледяной декабрьский ветер ударил в лицо.

- Что? Что ты несешь, Блэк?!

- Прости-меня-Снейп. Слушай, мы же оба взрослые люди…

Пока тот пытался найти слова, Сириус ловко сбросил с плеча спортивную сумку, и, наконец, выудил оттуда то, что так загадочно громыхало все это время – бутылку отличнейшего огневиски из фамильного погреба Блэков.

Снейп сглотнул и потуже закутался в халат.

- Вон отсюда, Блэк, - чуть слышно процедил он, развернулся и сделал попытку уйти.

Ему не нужны извинения этой шавки. После того… После всего, что было, этим жалким «прости» вкупе с нахальным взглядом синих глаз ему не отделаться. Да за кого он его принимает? Ещё притащил алкоголь. Алкоголь! В самом деле, что он о нем думает? Что он, Северус Снейп, станет болтать с ним и краснеть от выпитого, или ещё что похуже…?

Захлопнуть дверь, гордо выпрямившись, подняться наверх, налить себе чаю, сесть за работу…

- Снейп… - донеслось сзади тихое и почти умоляющее, - ну прости идиота, а? Сне йп!..

И ни в коем случае не оборачиваться…

Шесть дней до Рождества

- Ох.

Вздрогнув, Снейп открыл глаза – и тут же с ужасом понял, что не может пошевелиться. С неожиданной силой в нем проснулся детский страх, когда грудь словно железными обручами стянута, и пространство сжимается вокруг тебя, и нечем дышать… Лоб покрывается испариной, руки судорожно сжимаются и разжимаются, и тут –

Девица ойкнула и скатилась с него на пол.

- Фу, как грубо, - она сморщила нос и стала ползать по полу вокруг него, собирая свои вещи – какие-то смятые юбки, кофту с оторванными пуговицами, поломанную гребенку.

- Где белье? – забормотала она, рассеянно оглядываясь, - эй, вы не видели?

И, кажется, только в этот момент Снейп понял, что девка-то перед ним – совершенно голая. И лежит он тоже не особенно одетый – во всяком случае, сверху. Где-то над ним, слева, сквозило, и незнакомый, какой-то уж очень блестящий пол холодил спину. Понять голову и оглядеться было невыносимо тяжело – невозможно было просто пошевелиться. Впрочем, прямо над ним, на потолке, почему-то было подвешено огромное зеркало, где он и ползающая вокруг него девушка отражались во всей красе – он предпочел тут же резко зажмуриться.

- Кто вы? – язык не слушался его, горло охрипло, словно он несколько часов подряд читал лекции.

- Вчера вы не проявляли подобного любопытства.

Девица нагло захихикала и, подхватив свое тряпье, выбежала из комнаты. Стараясь не глядеть на свое отражение на потолке, Снейп вдохнул пару раз, пытаясь успокоиться. В незнакомом месте. Полуодетый. С чужой женщиной. Один…

И, кажется, без вещей – вообще. Пытаясь подавить приступы тошноты, он сел, чтобы поискать вещи, но в комнатке было пусто – если не считать двух пустых бутылок и нескольких разбитых стаканов. Неясные воспоминания о вчерашнем смутным гулом стучали в висках… Куда же его занесло…

Он не помнил, как выбежал из жутковатого вида заведения с вульгарнейшей вывеской «Мадам Шерри и дочери». Он вообще ничего не помнил – ни из сегодняшнего, ни из вчерашнего. И по тому, как его мутило, и как раскалывалась его голова, он мог заключить, что это – едва ли не самое тяжелое в его жизни похмелье. Это сколько же надо было выпить?

Но самое противное, что сквозь завихрения этой похмельной мути в его голове настойчиво пробивался непривычно мягкий, чуть охрипший от мороза голос Блэка – уговаривающий, умасливающий, все время зовущий его куда-то. Воспоминания вчерашнего дня заканчивались на том, как… Так. Блэк пришел к нему. Блэк просил у него прощения. Он прогонял Блэка… долго. А потом? Что случилось потом? Кажется, он в память о былых временах согласился распить с Сириусом бутылку-другую. А потом, кажется, они куда-то отправились покупать ещё, или…?

И что было дальше? Каким образом он проснулся один в этом борделе, с девицей, устроившейся у него… И где, черт подери, проклятый Сириус Блэк?!

Он никогда не позволял себе ничего подобного – ни алкоголя, особенно в такой сомнительной компании, ни, конечно, продажных девок, и, к тому же… Холодно. И Мутит.

Тупик Прядильщика встретил его привычной утренней тишиной. Ветер колотил в ставни заколоченных домов, гонял крышки от мусорных баков по пустынной улице. Его окликнул зеленщик, видимо, приняв за кого-то другого… А дом-то он закрыл? Интересно, если ему хватило соображения пить с Сириусом Блэком, не забыл ли он про банальные меры предосторожности?

Номер двадцать один в Тупике Прядильщика возвышался изломанной, перекошенной уродиной среди заколоченных хибарок. Его рваный силуэт напоминал фигуру высокой, костлявой старухи в лохмотьях.

Снейп подошел, сначала дернул ручку двери просто так, потом достал палочку и попытался применить заклинание, однако, к его величайшему изумлению, дверь не поддавалась. Она была закрыта намертво и, кажется, защищена паролем… чужим паролем?!

Блэк?!

Не зная, рычать ему от злости или вздыхать в недоумении, он дернул ручку ещё раз – безрезультатно. И тут… тут что-то случилось.

- Иду, иду, - послышалось изнутри, - секундочку.

Чужие, легкие шаги. Точно не Блэка – тот топает, как жеребец, по лестнице. Снейп даже не успел удивиться, как дверь с готовностью распахнулась перед ним, и на пороге возник не кто иной… как Ремус Люпин в своих шерстяных домашних брюках и любимой замшевой кофте, вытертой на локтях.

- Северус? – спросил он с легким удивлением, - а я думал, ты уезжаешь уже сегодня. Конечно, если бы я знал, не стал бы въезжать так рано, ты, наверное, хочешь что-то забрать… Ну заходи, что же ты стоишь на пороге.

Люпин ободряюще улыбнулся и кивнул, очевидно, приглашая Снейпа в его собственный дом. Только десятилетняя шпионская выдержка… И навыки человека, ни раз уходившего от преследования… И, что ещё…

Он был в шоке. Но он молчал. Молчал, пристально разглядывая улыбающееся лицо Люпина – черт подери, пусть кто-нибудь скажет, что он спит, или что это все – очередной идиотский розыгрыш, и сейчас выйдет Блэк, хлопнет его по плечу и скажет, что все это шутка…

…И он немедленно, в этот же миг пообещает себе больше никогда, никогда в жизни не принимать внутрь ничего крепче кефира.

Но Блэк не появлялся, а Люпин глядел на него выжидающе и вопросительно. Он ждет, что он… что? Чего-то должен забрать?

Что он сказал вообще?

Что он, Снейп… куда-то УЕЗЖАЕТ? Куда?!

- Это тебе… Сириус Блэк сказал, да? – осторожно спросил Снейп, не решаясь зайти внутрь. Люпин с готовностью закивал – хорошо, хоть вопрос прозвучал не так глупо.

- Ну, конечно, - сказал он, - он от тебя сразу пришел ко мне, отдал мне документы. Он же сказал тебе, что я здесь буду жить, верно? То есть, конечно, это и для меня оказалось таким сюрпризом. Представляешь, он говорит, что пока Гарри хочет пожить с ним на площади Гриммо, я смогу обосноваться здесь. Радуется, что приобрел твой дом.

«Приобрел?!! Когда?..»

- …Он все мне рассказал, что ты решил все оставить как есть, в смысле, со всеми вещами…

- Он так сказал? – каким-то чужим голосом переспросил Снейп.

- Ну да, у тебя же наследство, верно? Твоей тетушки? Ох, до Америки лететь и лететь. Может, выпьешь кофе на дорогу? Или тебе уже пора? Ах, ты, кажется, хотел что-то забрать?

Все эти посыпавшиеся на него вопросы сливались в голове в неясный, надоедливый гул, и разобраться во всем этом сюрреалистическом кошмаре с каждой секундой представлялось все труднее. Но что… Люпин же ждет от него ответа.

Ясно одно: вчера, когда после первой же бутылки он перестал соображать, Блэк под личиной кающегося грешника провернул с ним какую-то чудовищную аферу, в результате которой Люпин живет теперь в его доме…

Который Блэк для него ПРИОБРЕЛ…

Вчера.

И Люпин, очевидно, не знает ровным счетом ничего, так ведь?

- Тебе Блэк вчера передал документы на дом, да? – с большой осторожностью он сформулировал первый уточняющий вопрос, - и ты переехал сюда уже сегодня?

- Да… Возможно, это не очень-то корректно с моей стороны перебраться сюда так скоро, но, - Люпин смущенно улыбнулся, - ты же знаешь, после возвращения Сириуса в старом штабе стало слишком тесно, а мне совершенно некуда идти… Да и денег, как ты знаешь, у меня как у…

- То есть, он тебе подарил… этот дом?

- Ну, не совсем, я просто поживу тут немного. Послежу за хозяйством… А то после твоего отъезда дому грозило бы запустение. И всем вещам, ты же ничего не берешь с собой. Представляю, каково это – так скоро покидать Англию. Я надеюсь все-таки, что в твоем американском доме тебе будет хорошо. Так ты…

Снейп вчерашним вечером был пьян, и не соображал ровным счетом ничего. Это все – ужаснейшая ошибка, произошедшая из-за его, Снейпа, банальной глупости. Люпину следует немедленно вернуть документы и идти из этого дома на все четыре стороны, а он готов принести свои извинения и…

Это – то, что он должен был сказать.

Что он не пил уже много лет, и пить никогда не умел. Что он, как неопытный прыщавый пятикурсник, позволил себя споить и в невменяемом состоянии каким-то невероятно идиотским образом… умудрился продать Сириусу Блэку собственный дом, и ещё как-то просадить все полученные от него деньги (если они вообще были).

И это он должен был сказать Люпину? Нет… Нет!

Лучше бы ему провалиться прямо на этом самом месте. На пороге своего… фамильного дома. Этого ещё не хватало. И как он будет это объяснять? И как, ну как можно было в первый раз в жизни довериться Сириусу Блэку?! Стоп. Второй…

Да. Значит, жизнь его ничему не научила. Тоже мне, шпион. Не почувствовал такой подставы… Он стоял на пороге, переминаясь с ноги на ногу, смотрел на то, как Люпин молча улыбается, натянув длинные рукава на озябшие ладони, и представлял: видишь ли, мы вчера выпили, и Блэк обвел меня вокруг пальца…

Да ни за что. Никогда в жизни.

- Да, - быстро сказал Снейп, - я скоро… скоро уеду в Америку. Я зашел за… За книгой.

- Книгой? – Люпин с готовностью отошел назад, в прихожую, - так заходи, бери все, что нужно.

Как во сне, покачиваясь от похмелья, Снейп медленно вошел в дом, который-больше-не-его, и, тяжело ступая, стал подниматься по ступенькам. Тут все так привычно. Его кабинет. Его стол, заваленный бумагами. Его книги…

Пальцы не слушались его. Голова кружилась. Все ещё ощущая себя персонажем чьего-то чужого кошмарного сновидения, он стал собирать со стола неоконченные наброски статьи, чернильницу, перья. Сам не зная зачем, взял пухлую энциклопедию лечебных трав.

- Это все, - едва шевеля губами, произнес он, и Люпин тут же появился в дверях с пустой сумкой.

Вместе они принялись складывать все это в сумку, и Люпин снова ободряюще улыбнулся:

- Нелегко, наверное, вот так вот все оставлять?

Значит, он так спешил в Америку занимать дом, доставшийся ему по наследству от какой-то тетушки, что продал весь дом так, как есть, со всеми вещами… Блэк, верно, сказал ему, что у него нет времени на долгие переезды…

Как изобретательно…

Ничего не ответив, он помотал головой. Думать… даже соображать было больно. Чертово похмелье. Чертов Блэк. Проходя мимо Люпина, он попытался повесить на плечо сумку с вещами, но она оказалась такой тяжелой, что он плюнул на все и потащил ее в руках. Прочь из дома, который когда-то был его.

Остаться без крыши над головой под Рождество, без вещей, без друзей и, кажется, без денег. Из-за глупости, позволившей ему стать жертвой такой разводки, и гордости, не дававшей ему признаться во всем Люпину и как-то решить этот вопрос.

На улице был гололед и ни души. В это воскресное утро было удивительно тихо, и снег искрился на пробивавшимся из-за туч солнце. Только Снейпу казалось, что все, абсолютно все, просто спрятались и наблюдают за ним – из-за углов, переулков, с крыш. Даже дома сурово изучали его своими глазами-окнами из-под заколоченных ставень.

Люпин стоял и улыбался, глядя ему вслед.

Уже потом, когда он отошел от дома на достаточное расстояние, он решил было завернуть в какое-нибудь кафе и выпить чашку крепкого кофе, который бы прогнал эту тошнотворную муть, но вспомнил, что у него нет денег.

Растерянно пошарив по карманам, он убедился, что там абсолютно пусто. Вообще ничего. Ни фунта.

Но не мог же он быть настолько пьян, чтобы не заметить, что Блэк даже не приобрел этот дом, а банально его украл? Быть того не может.

И тогда, стоя на занесенной первым предрождественским снегом улице и разминая задеревеневшие от холода пальцы, он начал вспоминать. Были деньги… Он совершенно точно помнит перезвон золотых монет, мешочек галлеонов, который всучил ему Блэк после второй бутылки. Это было ещё в его доме…в его бывшем доме. Так, а что же было потом?

А потом они с Блэком отправились праздновать удачную сделку… В один бар, и во второй, и в третий, а потом ещё, как оказалось утром, по девкам.

Снейп едва удержался от того, чтобы не застонать в голос. Отлично.

Просто великолепно. Блэк - потрясающий актер. Под предлогом каких-то идиотских извинений он добился того, чтобы Снейп впустил его к себе, напоил его до бессознательного состояния, купил его дом, а потом пропил вместе с ним деньги! Он решил отпраздновать свое возвращение в этот мир! Убедиться, что он по-прежнему в форме! Как это в духе Блэка, Мерлин всемогущий… И КАКОЙ же он, Северус Снейп, невероятный, феерический идиот…

И что, что ему теперь делать? Куда он может прийти? К кому? Единственное место, приходившее ему на ум – Хогвартс, открывающий свои двери любому, кто нуждался… Но весь пафос этих слов исчез, испарился вместе с Альбусом. К директору ещё он мог бы прийти, рассказать ему все. Альбус бы посмеялся, напоил его чаем, запихнул бы в него не меньше десяти лимонных долек и выделил бы личные комнаты до «возвращения из Америки». И никто бы ничего не знал.

Но Альбуса больше нет, и он, Снейп, не преподает в школе уже давно. А к Мак Гонагал он ни за что не придет проситься переночевать. Никому. Никому он не сможет рассказать, во что он умудрился ввязаться, взрослый человек за сорок. Позор.

Упрямо помотав головой, Снейп решил отойти подальше от кафе, которое так манило рождественскими огоньками. Время шло к полудню, и солнце скрылось, сразу стало ветрено, в два раза холоднее обычного. Тупик Прядильщика, угрюмое, безлюдное место, где никто и никогда…

Снейп бродил по улице ещё в течение часа, пока не стало совсем холодно. Греющие заклинания – это, конечно, хорошо, только они абсолютно бесполезны на улице, они предназначены для того, чтобы обогреть какое-то замкнутое пространство. В конце концов он решился Алохоморой взломать замок на одном из заколоченных зданий, которых было так много в этом районе. Внутри было сыро и явно небезопасно, но с непривычки он все ещё мучался похмельем, дольше, чем любой пьющий человек на его месте, а потому сил обустраивать свою новую жизнь не было. Он только забрался вверх по лестнице, по скользким, заплесневелым ступенькам, и сел на пол, бухнув рядом свою сумку.

Спать в таком месте было нельзя, и, чтобы как-нибудь отвлечься, он выудил из сумки травологическую энциклопедию, закутался в свое пальто и читал про какой-то «крапивник прикусучий», пока не стемнело.
 

* * *


Все ещё улыбаясь, Ремус Люпин закрыл дверь. Случаются же чудеса! И человек, всю жизнь, как Кащей, чахнувший над своими сокровищами-пробирками, собирает вдруг вещи и без оглядки отчаливает за океан.

Дом в Америке…

Что ж, это весьма и весьма кстати, потому что ему, Люпину как раз было некуда идти. Совершенно некуда деваться – и тут Сириус приобрел этот дом. Ему бы осмотреться, привыкнуть… В гостиной с шумом ожил камин.

- Привет-привет! – такой знакомый звонкий голосок разносился по всему дому, по всему холлу – интересно, здесь вообще когда-либо бывали женщины? Не считая Нарциссы и ее сестры?

- Здравствуй, Тонкс, - сжимая в руках чашку с любимым кофе, он спустился по лестнице вниз.

- Ты осторожнее, ни до чего не дотрагивайся тут. Представляю, какой у этого человека в доме омерзительный, тошнотворный порядок. Как в шкафчике с его сушеными тараканами, - она рассмеялась, и Ремус махнул рукой.

- Нет, знаешь… тут скорее очень и очень пыльно. Тебе не понравится.

- А мы посмотрим. Я загляну к тебе с утра, да? – получив положительный ответ, Тонкс с удовлетворением кивнула, - вот, почитай на ночь, что наш герой натворил на этот раз.

Она просунула сквозь каминную решетку пухлую пачку сложенных газет.

- Гарри?.. – растерянно спросил Люпин.

- А кто ж ещё? – невесело усмехнулась Тонкс, - Молли на грани сердечного приступа. Номер двенадцать на площади Гриммо осаждают репортеры. Не успели они забыть про Сириуса, как опять Гарри солирует…

- А что Сириус?

- Как всегда, обещает ему башку оторвать. Зубами. Это он любя, разумеется.

Замечательно. Только здесь все нормально, жизнь дает трещину в другом месте. Это все равно, что ходить по тонкому льду. Ерундовина.

- Как у вас там, снег? – спросила Тонкс на прощанье.

- Ещё какой, - мягко улыбнулся Ремус, - стеной, как на открытке.

 

Пять дней до Рождества
 

Утро понедельника встретило Ремуса Люпина не по-зимнему ярким солнцем и рождественскими напевами – там, за окном, по улице проходили какие-то дети с бубенцами и колокольчиками. Дом занимал очень странное место – главным своим фасадом он выходил в мрачный и безлюдный Тупик Прядильщика – «под стать хозяину» - зато из комнат была видна другая, боковая улица с вполне себе обитаемыми домами, улица, залитая солнечным светом.

Ремус на удивление хорошо выспался в новом месте. Когда-то в юношестве он имел глупость представлять себе обиталище Снейпа как жуткую готическую уродину с почерневшими от времени химерами на фасадах и острыми шпилями, протыкавшими небесную твердь. Прекрасно зная о том, что отец Снейпа был магглом, и что семья никогда не была ни аристократической, ни богатой, он все равно почему-то не мог по-другому вообразить себе дом этого человека.

На самом деле, все оказалось совсем-совсем не так… Укутавшись в старый халат и натянув толстые шерстяные носки вместо тапочек, он спустился вниз, на кухню, приготовить себе кофе. С утра в доме было светло и пыльно, сонный, он шел с полузакрытыми глазами, натыкаясь на предметы. Свет пронизывал кухню от стены до стены, солнечные зайчики вспыхивали то тут, то там – и Ремус ещё долго искал чайник или какую-нибудь турку для кофе, полез в верхний шкафчик и случайно вывалил оттуда целую кучу каких-то коробок и коробочек; одна упала и больно ударила его по макушке.

И тут появилось это удивительно детское чувство – все открыть, и пощупать, и посмотреть. Любопытство.

- Это же вещи Снейпа, - сказал Ремус, почему-то вслух.

Будто кто-то мог ему ответить. А, вообще, к чему ему все это? Что, он так живо интересуется Снейпом? На самом деле, уехать в Америку – это лучшее, что он сделал если не за всю свою жизнь, то за последние годы, это уж точно. Этот человек, обиженный на весь свет, вечно нелюдимый, вечно… непонятно какой. Ремус никогда не мог себе представить, как можно жить… так.

Жить как Снейп. Что ж, теперь он, Ремус, живет в его доме. Со всеми его вещами… Да, Мерлин, он может брать любую книгу, пользоваться его домашней лабораторией. Ведь пока это его дом и его вещи. Так сказал ему Сириус.

- А тут клево, - донеслось из гостиной.

Люпин вскочил, чуть не перевернув кофе. Совсем забыл.

Тонкс вылезала из камина, с интересом осматриваясь. Драная майка «Гроза зомби», привычный ежик кислотно-розовых волос. Она радостно улыбнулась, встречая его.

- Привет, - чмокнула в щечку, - ну как, добро пожаловать в нору летучей мыши? Или келью-злобного-аскета? Отшельника? Или, может быть… Ух, беру свои слова о порядке обратно. Тут форменный бардак.

- Прежде всего, - серьезно сказал Люпин, - я должен быть очень благодарен Снейпу, согласившемуся продать Сириусу дом. Кстати, тут совсем неплохо. Ты посмотри вокруг.

Тонкс смешно сморщила нос.

- Он же свои сопли, небось, по батареям развешивал. Убраться бы надо.

Люпин промолчал, вздохнув. Ну да. Убраться. А с появлением Тонкс все задышало, затрепетало, ожило. Пританцовывая, она переходила из комнаты в комнату, описывая, что бы она тут убрала, и что добавила, что изменила. Наверное, подумал Люпин, все женщины одинаковы. Им всем не терпится переделать всякое жилье под себя и свои вкусы. Им везде должно быть чисто и везде должен быть порядок.

А он, между тем, чувствовал что-то похожее на мучения Кричера, когда Молли взялась за капитальную уборку в штабе. Ему отчего-то было жалко рушить то, что накапливалось годами, обрастая новыми и новыми вещами, все, что несет на себе отпечаток времени.

Тонкс же, что-то напевая, вернулась в кухню и сразу потянулась к фарфоровому кофейнику. Люпин поспешно перехватил ее руку:

- Разобьешь же. Дай мне.

Они сидели на кухне и пили кофе, глядя, как на улице беспросветной стеной идет снег. Они не виделись недели две, пока Тонкс была на задании. И потом, когда они все были заняты тем, чтобы привести Сириуса в порядок после его возвращения из-за Завесы. А потом в свете всей этой предрождественской суеты, они и вовсе забыли друг про друга. И теперь она здесь, и пьет кофе, уютно грея ладони о стенки чашки, и на улице ходят люди и дети смеются, и Тупик Прядильщика вовсе не кажется им такой жуткой безлюдной дырой, какой был когда-то.

- Знаешь, тут на самом деле очень мило, - сказала Тонкс, - только этот чудак нагромоздил тут своих сундуков и коробок, зачем-то занавесил все окна. Наверное, у него какая-нибудь фобия. Боится быть на виду или что-нибудь в этом роде. Ты смотри-ка, даже это окно какой-то простыней укрывать вздумал.

- Угу, - бездумно согласился Люпин. Думать ни о чем не хотелось. Просто тут и в самом деле было хорошо.

- …А повесим здесь игрушки, и обмотаем перила лестницы гирляндами, наколдуем повсюду свечей, совсем другое дело будет, - продолжала Тонкс, и Люпин встрепенулся, отставил чашку.

- Это как это? Зачем, мы же всегда празднуем в штабе. Там и Сириус, и Уизли, и все.

Тонкс наклонилась над чашкой, пряча лицо за пушистой челкой. И, кажется, покраснела, будто ляпнула какую-то глупость. Сидит и краснеет, не поднимая глаз.

- А я… - тихо заговорила она, - я подумала, может быть, тебе хочется… если… если я ошибаюсь, ты, конечно, откажешься, но…

- Э…Тонкс? Чего мне хочется?

- Ну… мы могли бы отпраздновать Рождество вместе. Здесь. Вдвоем.

Она сказала это медленно, как бы с усилием, и тут же зачастила, не давая ему и слова вставить, будто боялась услышать его ответ:

- Я приготовлю индейку, будет вкусно, я обещаю. Я когда сосредотачиваюсь, ничего не переворачиваю, и посуду бить не буду. А ещё мы нарядим елку и поставим ее в этом углу, я могу принести радио, и будут подарки, и рождественские шарады, и ещё…

Она замолкла и, наконец, посмотрела на него. Оба вдруг почувствовали себя неловко.

- Ну, - сказал Люпин, - это звучит очень… заманчиво.

Тонкс снова опустила голову. А потом увидела горку вытряхнутого из ящика барахла и оживилась.

- Что это? Это его, да? Ты уже начал уборку, верно? А что там? Давай посмотрим!

- Мне… мне кажется, это не очень-то честно по отношению к…

Люпин хотел было что-то сказать, но Тонкс уже не слушала его, и схватила одну коробку.

- Ух! Тяжелая…

…Коробка открылась с тихим щелчком. Незащищенная. В таких кухонных коробках хозяйки обычно хранят крупу, или лавровый лист, или макароны – а в этой Снейп хранил…

- Сладости!.. – Тонкс с любопытством склонилась над содержимым, - ты посмотри, это какая-то ерунда… они лежат тут не первый год.

В коробе ровными рядками были уложены плитки шоколада, окаменевшие, затверделые от времени, горстки леденцов в выцветших фантиках, подернутые пушком плесени ореховые пастилки и мармелад. И там же, в мешочке – Люпин не смог сдержать улыбку – то, что с течением времени осталось от примитивнейшего магглского лакомства – обсыпанных сахаром лимонным долек.

- Думаю, это что-то очень личное, - пробормотал Люпин, - может, собрать это обратно в коробку?

- Обратно? – Тонкс насмешливо прищурилась, - ты такой скучный? Только вообрази, никто и подумать не мог, что этот человек для кого-то хранит в доме сладкое: я вообще склонна полагать, что здесь гостей никогда не бывало. Я, вообрази, представляла, что он на каникулах варит яды, варит, заливает в колбы и ставит себе в шкаф – много-много колб с ядами…

Она засмеялась.

- Да уж, - пробормотал Люпин, - это больше похоже на него.

И тут - бах – вот неуклюжая! Коробка выскользнула из рук Тонкс и упала на пол, все конфеты раскатились по углам. Они оба опустились на колени и, стукаясь лбами, стали собирать их обратно, но уже стало ясно, что проще было взять веник и подмести.

Они сидели так ещё некоторое время, среди рассыпанных по полу конфет, а потом Тонкс позвала его играть в снежки на улицу.

- Если боишься простыть, обещаю потом отпаивать тебя чаем.

Люпин попытался изобразить улыбку, но его замешательство не укрылось от Тонкс. Моментально взяв себя в руки, она и виду не подала, что расстроилась – научилась. Подарив Ремусу ослепительную улыбку, она уселась напротив:

- Тогда я поставлю ещё кофе и расскажу тебе про Гарри и его новую девушку, окей? Или пойдем в магазин и купим к обеду чего-нибудь вкусненького.



* * *


Снейп проснулся ещё до рассвета с таким чувством, будто всю ночь грузил арбузы. Вместо привычных пыльных потолков с ослепительными вспышками солнечных зайчиков – стеклышко на его настольном будильнике – он увидел темные, заросшие плесенью и паутиной бетонные балки. И сразу вспомнил все – и как пил с Блэком, и как стучался в собственный дом, за какую-то одну ночь ставшим совершенно чужим.

И как наврал Люпину – из гордости, такой детской и совершенно неуместной в такой серьезной ситуации, как эта… Просто потому что признаться в глупости ему мешало чертово чувство собственного достоинства.

И плевать, что Люпину некуда идти. У того тоже принципы – он порядочный человек. Вернул бы ему дом без вопросов – и пусть катится на все четыре стороны. Он тоже не знал.

Он если Снейп не сделал этого вчера, то сегодня он точно этого не сделает. Он уже ввязался в эту игру, он подыгрывает Блэку – и, черт, что вообще подумает о нем Люпин, если он придет сегодня и скажет, что никакого дома в Америке у него нет, а вчера он просто сглупил? …И, для начала, у него нет денег. У него их вообще не особенно много, но все, что осталось – дома. Он же не мог при Люпине лихорадочно выгребать из ящиков оставшиеся деньги. Хотелось есть. И пить. И чего-нибудь теплого.

На улице было солнечно, какие-то безумные дети с диким гиканьем швырялись снежками, один из снежков больно ударил Снейпа по голове – руки зачесались немедленно вытащить палочку и проклясть мерзавца так, чтобы не повадно было, но этого он тоже не мог себе позволить.

- Простите, мы нечаянно! – донеслось ему вслед, но он не стал оборачиваться.

Он зашел в магазин – в преддверье праздника там была целая толпа магглов. Отлично. Просто замечательно.

Но что он может сделать? Без единого фунта?

Он видел, как люди радостно здоровались с продавщицами, поздравляли с праздниками, осведомлялись о здоровье детей и все в таком роде… Те узнавали их… Людей, что жили здесь гораздо меньше его, даже тех, кто снимает комнату в этом районе всего каких-то пару месяцев. Они знали. Почему он никого не знает, здесь, где дом, в котором он жил с детства? Почему никто не знает его?

Он никогда не стремился заводить ни с кем знакомств, а люди сами не стремились с ним общаться. Вот, наверное, если бы он имел в друзьях-приятелях кого-нибудь из этих симпатичных девушек – «я могу вам чем-нибудь помочь?» - сейчас, в такой ситуации ему было бы легче.

Он мог бы попросить…

- Извините, а могу ли я что-нибудь приобрести здесь в кредит? Желательно без первого взноса… - мужеподобная девица в зеленом переднике сурово нахмурилась.

Наверное, это была не слишком хорошая идея – вот так подходить к первой попавшейся незнакомой продавщице… И смотрит она на него строго, но с недоумением – верно, принимает за уличного попрошайку, а смущает ее только то, что для попрошайки он одет как-то слишком прилично...

- Ты что сюда пришел выпрашивать? – заговорила она неожиданно низком, угрожающим голосом, - а ну, иди, у нас тут не…

- Позвольте, я тут живу уже сорок лет, и постоянно покупаю все необходимое в вашем магазине. Вы меня… не узнаете? – с проблеском надежды в глазах он выставил вперед свою носатую физиономию, которая и так-то страшновата, а уж с мороза и недосыпа…

- А ну иди, - упрямо завела девица, - а ну, охранника сейчас ведь вызову! Ходят тут всякие…

Профессор, мастер зелий, дипломированный маг…

- Ухожу, - Снейп тяжело вздохнул и развернулся – и тут же застыл на месте, не решаясь пошевелиться.

Прямо перед ним Люпин с своем зимнем пальто и теплых перчатках как ни в чем не бывало болтал с Нимфадорой Тонкс.

Молча и незаметно выскользнуть из чертового магазина… Не дай бог ему с Люпином столкнуться.

- Иди-иди, - прикрикнула злополучная бабища, - ну, что встал, а?

Да мантикора ее задери, вот ведь горластая женщина! Хотя Люпин, кажется, ничего не заметил. Осторожно, боком пробираясь к выходу из магазина, он уже было порадовался своему удачному избавлению, как вдруг Люпин резко развернулся, крутанув своей тележкой, и почти врезался в него – нос к носу.

- Ой, - сказал он, - доброе утро.

- Доброе, - хмуро поздоровался Снейп.

И кивнул улыбающейся Нимфадоре.

Её несколько секунд они молча смотрели друг на друга, причем на лице Люпина сменялись выражения разных степеней недоумения. Снейпу оставалось только стоять и про себя проклинать свою идиотскую гордость, и неспособность общаться с людьми, и свое совершенно напрасную и наивную идею сходить в магазин, чтобы добыть себе немного еды и кофе.

- А я думал, ты уехал, - озадаченно произнес Люпин, - а ты ещё здесь… Что же ты мне вчера не сказал?

- Рейс отменили, - брякнул он первое пришедшее в голову, - слишком много снега, нелетные условия.

- А ты разве… не аппарируешь?

- Самолетом проще, - соврал он, почти ненавидя себя и заодно Люпина, - мне пора.

Тот сочувствующе покачал головой. В его тележке был кофе. А ещё – кусок сыра, теплые булочки, апельсиновый сок… Ему, Снейпу, следовало немедленно уйти, иначе ему грозило захлебнуться собственной слюной. Он быстро кивнул и вылетел из магазина.

Вот ведь черт.

Стоя на ветру и пытаясь согреть собственным дыханием замерзшие ладони, он снова и снова прокручивал в голове это сцену. Люпин, он, проглоти его горгулья, такой… обаятельный.

Он только появился тут, это его первый день в Тупике Прядильщика, а он уже наверняка закорешился и с продавщицей, и с почтальоном и даже с гнусной старой соседкой, и все его знают и любят. Его, Снейпа, не узнают, хотя он прожил здесь всю свою жизнь.

Ему хотелось бы думать, что это особенность его жизни как шпиона, это же грандиозное преимущество – когда тебя никто не знает. Ему хотелось бы думать, что это его супер-профессиональные навыки виноваты… Но, скорее всего, это все-таки что-то другое.

А школа? Кто у него остался со школы? Кого он вообще знает, с кем дружит, к тому он может пойти?

У него, Северуса Снейпа, нет друзей. И никогда не было. Казалось, незачем поддерживать подобные отношения - ходить в гости, общаться, угощать друг друга коньяком и… как это называется? Весело проводить время. У кого-то это получается с полпинка. У него этого не получалось никогда.

- Модет быть, тебе следовало бы больше общаться с людьми, Северус? – спросил Дамблдор в гнетущей тишине заброшенного дома.

- Раньше я думал, что в этом нет прока, - честно признался он, - но не мог же я когда-нибудь представить, что окажусь в такой ситуации, как эта…

Без дома.

Без денег.

Без… кофе. Зато у него есть отличная разрушенная хибара с заколоченными окнами и энциклопедия «Полезных трав». И это все накануне Рождества.

И ещё нужно скрываться от Люпина, потому что стыдно. И вообще.

Влип по полной программе. Стараясь заглушить невеселыми мыслями бурчание в пустом желудке, он забрался в то же место, где провел ночь и снова использовал обогревающие чары. Палочка вообще могла бы помочь и больше, но за воровство с помощью волшебства можно угодить в местную магическую полицию, а наколдовать себе еду было… Что ж, говорить так говорить, не правда ли? С трансфигурацией у него всегда были проблемы. То, что он брался превращать, употреблять внутрь было как минимум опасно.

На разрушенном этаже было тихо и, слава Мерлину, никого. Можно было читать, и думать, и пытаться не говорить с собой вслух, потому что от этого можно было свихнуться. А, как ни крути, выход у него был один.

План был всем хорош. Прост, как полено. Придумывался он во время бесцельного шатания по району на пронизывающем насквозь декабрьском ветре. Сидеть надоело, а других вариантов не было.

Дождавшись ночи, забраться в собственный (молчать! не сметь истерически хихикать!!) – в собственный дом и попробовать забрать оттуда немного денег.

Он…

Ему по неопытности даже сложно себе представить, как перебраться в другой район, подальше от Блэка и Люпина, и пытаться жить там. Он никогда не переезжал с места на место. Он человек одного дома. Даже в Хогвартсе он прославился тем, что сутками торчал в своих подземельях.

А здесь, в Тупике Прядильщика, ему все знакомо. Он может попытаться прожить здесь… хоть немного. Пока эта ситуация как-нибудь не разрешится.

Во всяком случае, он будет стараться.


* * *


Люпин осторожно попробовал ногой воду. Вода была теплая, не горячая – самое оно. Отбросив намокшими пальцами сорочку в сторону, он осторожно забрался в ванную.

За окном стемнело очень быстро, и уже в шесть часов на улице была кромешная тьма. Окно в ванной состояло из маленьких выпуклых стеклышек, как соты – из многогранников – и вид на Тупик Прядильщика казался сотканным из ровных круглых пятен-мазков. Сейчас же все стеклышки заливала густая чернильная темнота.

Вскоре совсем другие мысли и наблюдения поглотили его. Люпин столкнулся со Снейпом с утра, в магазине, когда они пришли закупаться с Тонкс… И Снейп почему-то был там.

Это было странно. Очень странно – если и правда отменили его рейс, он мог подождать в аэропорте. Или в гостинице где-нибудь поблизости. Почему он приехал сюда? Он же больше здесь не живет… То есть, конечно, стоит ему слово сказать, как Люпин с готовностью распахнет перед ним двери – в конце концов, тут достаточно места на двоих. Но почему он, Снейп здесь? В этом магазине?..

Может быть, он хотел зайти в дом, но почему-то не решился? Почему, они же за эти два дня даже не обменялись привычными гадостями?

И тогда случилось это. Откуда-то сверху, со стороны дымохода, раздался странный шорох и стук. Из гостиной. Люпин замер на несколько секунд, прислушался – стук повторился.

И скрежет, как будто кто-то спускает что-то по дымовой трубе. Странно. Стараясь производить как можно меньше шума – а это Люпин умел отлично, как и все оборотни – он вылез из ванной и накинул халат. Взял с полки волшебную палочку и, выставив ее вперед, стал осторожно, крадучись, продвигаться по коридору в сторону гостиной.

Гриффиндорская храбрость всегда помогает вот в такие вот нервные моменты. В принципе, если их будет хотя бы двое… Если магглы, то он сможет и пятерых уложить. В принципе…

Мерлин, ну что он, Ремус Люпин, несет. Вот, дали тебе дом, защищай свою собственность. Но, право, кого может заинтересовать эта развалина в Тупике Прядильщика, каких таких таинственных грабителей? И для профессиональных медвежатников эти ребята поднимают слишком много шума. Разве непонятно, что в дымоходной трубе все звуки в десять раз усиливаются, отражаясь от узких стенок?

Бред какой-то. А он точно не спит?

Плюнув на осторожность, он с шумом распахнул дверь в гостиную и выставил палочку вперед:

- Кто тут? – вот так, и с чувством, страшным волчьим голосом.

В гостиной не было никого, а там, в трубе, все движение замерло, и ясно было, что неизвестный грабитель ещё только собрался туда сигать.

- Эй, - окликнул Люпин, и тут снова раздался шорох – будто кто-то теперь собирается ползти по этой трубе вверх.

Что же это за вор такой. И почему бы не украсть ключ, для начала, или ещё что? Кто бы это ни был, Люпин явно его напугал.

Ремус отложил палочку – и тут его осенило. И чувство чего-то сладкого, детского, почти позабытого, вновь захлестнуло его уставшую, загруженную насущными проблемами голову. Как тогда, когда-то в черт-знает-каком бородатом году, в их избушке в лесу, ещё до поступления в школу, до Фенрира, в ту незабвенную пору его настоящего, самого настоящего детства…

А за окном шел снег. Люпин сморгнул – кажется, из дымохода ни звука. Ну нет! как он мог…

- Санта? – глупо спросил Ремус и на всякий случай постучал по каминной полке.

Ответа не последовало.

 

Четыре дня до Рождества

 

- Ты посмотри на это, - Люпин подтолкнул Гарри к окну, - вон там. Видишь?

- Что? – Гарри нацепил очки и уставился на заснеженную улицу, - ни черта не видно.

- Там, у входа в магазин… Видишь, в черном пальто? Видишь?

Люпин вздохнул и сложил на груди руки. Гарри, прищелкнув языком, обернулся:

- Это он. Снейп. Но какого черта…

- Он крутится здесь уже который день, - явно нервничая, заговорил Ремус, - мы один раз столкнулись в магазине, и я часто вижу его на улице. Он тогда сказал мне, что рейс перенесли, но он почему-то ходит здесь, и я… - он порывисто вздохнул, - я вообще не понимаю, что он делает. Мне как-то неудобно. Он приходит сюда, но я же занял его дом, и, может, ему надо что-то забрать, или…

Махнув рукой, Гарри отвернулся от окна и подхватил свою гитару. Устроившись на табуретке, он потянулся было к пачке сигарет, но Ремус вовремя шлепнул его по руке.

- Гарри, - с укором произнес он, - откуда это? Кто вообще тебя научил?

- Ремус, - скорбно вздохнув, передразнил тот, - и откуда ты весь такой… домашний?

Однако к сигаретам не притронулся. Чувствуя, как на сердце неладно, Люпин снова приник к окну. Одинокая темная фигура как-то очень потерянно перетаптывалась то у одного подъезда, то у другого.

- Такое ощущение, что он что-то потерял.

- Так иди и спроси, - зевнул Гарри, явно скучая, - боишься навязываться? Или стесняешься Снейпа?

- Ну, он всегда был таким вспыльчивым, ты же знаешь. А я, кажется, своими расспросами вывожу его из себя.

Гарри кивнул. В гостиной, после того, как здесь обосновалась Тонкс, стало уютно. С новыми кремовыми занавесками и теплым ворсистым ковром, тарелкой, полной мандаринов и хвойными ветками в вазе на столе, в доме появилось ощущение праздника.

Предчувствие. Ремус снова вздохнул – что-то в этих снейповых шатаниях было очень тревожное – и опустился на пол, взяв себе мандарин.

- Что тебе сыграть? – сказал Гарри, - у нас новый хит «Яйца дракона». Хочешь?

- Ты же знаешь, у меня стариковские вкусы. Я люблю скучную и душевную музыку, сто лет как вышедшую из моды. Расскажи лучше, кто эта твоя новая девочка?

Гарри ударил по струнам, издав душераздирающий скрип. Рванул подкрутку, оборвав струну – плюнул, оставил гитару. И, несмотря на умоляющий взгляд Ремуса, все-таки взял себе сигарету.

- А ты уверен, что хочешь знать? – чиркнул магглскими спичками и резко, глубоко затянулся.

- Ну конечно! Так кто она? Кто бы она ни была, она плохо на тебя влияет.

Гарри выдохнул сизый дым, вскочил с табуретки и открыл окно, запустив в комнату целый рой снежинок.

Обернувшись, он какое-то время смотрел на Ремуса через плечо – какой-то дерганый весь, всклокоченный, взъерошенный. Стоял и смотрел, глазищи огромные, зеленые, яркие, на щеках – румянец. Кожаная куртка, майка с какой-то нарисованной гадостью, стоптанные ботинки. После того, как Гарри переехал жить к этой своей пассии, он сильно изменился.

Того мальчика, что когда-то одержал верх над Темным Лордом, больше не было. А ведь со временем он и должен был стать таким – он был рожден лидером, он умел злиться, и умел мстить. Это наш Гарри.

- Так кто она?

Люпин, в своей вязаной кофте, вытянутой на локтях, и домашних тапочках, с интересом разглядывал одежду Гарри, какую-то диковинную и почти смешную.

- Драко Малфой.

Гарри отвернулся и взял ещё одну сигарету. Чиркнул спичкой. Затянулся.

Не смотрел на него и явно не был готов ничего слушать. А когда повернулся – мог убить взглядом. С вызовом и почти жестоко. Зачем так…

- Я же пойму, - сказал Ремус, - мне не нравится только, что ты так много куришь.

Зачем же так… я же пойму.

- Я только не знаю, почему ты все это творишь. Тот скандал, когда ты подрался с тем ирландцем… и все эти твои пьяные выходки на официальных приемах… О тебе же пишут все газеты, ты…

- Замолчи, Ремус. Не смей… ты… ты ничего не знаешь.

И тут Гарри издал какой-то странный звук – то ли всхлипнул, то ли засмеялся. И резко повернулся, как пьяный, закрывая лицо руками, схватил свою дурацкую гитару и, не поднимая головы, принялся судорожно что-то к ней прилаживать, приделывать, что-то заговорил, быстро, забормотал себе под нос:

- Струна… струна, так… тут есть что-нибудь… какие-нибудь клещи, или…

Прежде, чем Ремус успел его остановить, Гарри заходил по комнате, открывая подряд все ящики, хлопая дверцами шкафов. Из первого вырвалось лишь облачко пыли, из второго – какие-то пустые пробирки, штативы, все это лабораторное барахло, а из третьего –

- Чер-рррт подери, - зарычал он, с силой захлопывая дверцу, пронзительно взвизгнули несмазанные стекла.

- А я-то думал, отчего во всех этих сплетнях фигурирует Драко Малфой.

Реплику Ремуса прервал срывающийся, хрипящий аккорд. Опустившись с гитарой в кресло, Гарри жадно, судорожно закурил очередную сигарету и ударил по струнам.

- В это Рождество все будет по-другому, ты увидишь, - скорее пробормотал, чем пропел он, - плевать мне на все подарки, эту чертову елку и все, что к ней прилагается. Тра-ля-ля, лучший мой подарочек – это ты.*

- Не умеешь – не пой, - с назиданием проговорил Люпин. Но Гарри уже отвлекся, лениво перебирая струны. Они сидели в гостиной и глядели в окно – там, на улице, в сугробах плясали лучики неяркого зимнего солнца.

- Ты – все, что мне нужно на Рождество, а дальше я не знаю слов… alas.

В комнате было тепло, и бренчанье расстроенного инструмента странно завораживало. Люпин зевнул, но Гарри резко тряхнул головой, отгоняя морок:

- Да погоди ты, не отключайся. Побудь со мной немного.

- Вспомнил бы старика и раньше, а то до тебя не достучишься…

Гарри пожал плечами и вытащил ещё одну сигарету.

- Ладно, прости за то, что не поднимал трубку. Я же не за этим пришел…. У меня есть к тебе просьба.

Люпин вопросительно уставился на него, приподнявшись на локтях.

- Я хотел бы отпраздновать здесь Рождество, - сказал Гарри, даже не глядя на него, - здесь, с вами. Как тогда…

Ремус медленно сел и отбросил с лица волосы. Что он скажет. Как тогда… в детстве? Детство нашего Гарри прошло, оставив за собой привкус горечи и разрушившихся иллюзий. Поломанной сказки. И эта его новая нездоровая, ненормальная, тоже какая-то поломанная влюбленность.


И все такое. И эта его дикая выходка с ирландским загонщиком, и вообще....

- А ты разве… не будешь справлять его со своей… своим…

Гарри не ответил. Он стоял и долго смотрел на него, прямо, в упор. Его бледное, узкое лицо с необычайно яркими, огромными глазами было как будто нарисовано поверх размытого акварельного пятна – снег, огни, окно, Гарри.

Он стоял и смотрел на него этим долгим взглядом, а Люпин тоже не знал, что ответить. Гарри смотрит на него как на старого брюзжащего зануду. Этого не понимает, этого тоже. Что ему, в самом деле, объяснять? Так думает Гарри. Наверное, это неизбежно в отношениях взрослых и детей, но… Но, наверное, это правильно.

И так надо.

- Знаешь, Гарри, - с тяжелым вздохом признался Люпин, - я совсем не уверен, что тебе будет здесь хорошо.


*здесь автором приводится коряво переведенная английская песня, рождественская поп-классика – «All I need for Christmas is you»



* * *


После первого своего неудачного вторжения – через дымоход, потому что от использования магии пришлось отказаться – Снейп почувствовал себя… жалким.

В попытке выйти из дурацкой ситуации, не растеряв чувства собственного достоинства, он был именно жалким. А все потому, что ему упорно казалось, что вот-вот из-за того заброшенного дома или этой изрисованной стены вылезет Блэк со скрытой камерой и загорланит что-нибудь вроде «Добро пожаловать в «Придурки года скрытой камерой», вы в прямом эфире!»

И от этого ему, Снейпу, было плохо. И он никак не мог разобраться, он больше злился на себя, или больше себя жалел. Сидя, прижав к груди колени и замотавшись, как в одеяло, в свое фетровое пальто, он пытался разгрестись со всем, что нашел на улице с утра.

Толстую пачку газет для унылого предрассветного чтения, коробок спичек, замерзшую шоколадку, которую он, не глядя, сразу запихнул в карман, и два фунта пенсами, мелочью.

В частично обрушившемся оконном проеме виднелся вечно мрачный, безнадежный, утыкающийся в никуда Тупик Прядильщика. То тут, то там вспыхивали и гасли рождественские огоньки, и дребезжал перегорающий уличный фонарь. Ему, Снейпу, надо бы написать какое-то письмо, чтобы в случае его смерти Люпин пришел и выгреб его из-под всех этих слоев стекловаты и строительной пыли, мышиных трупиков и раздавленных лампочек, кусков картона и битого стекла.

Фыкнув на себя – на третий день собственная плаксивость раздражала безмерно – он развернул и начал листать, чтобы отвлечься, свежий номер «Пророка», который обронил мальчишка Поттер, поднимаясь с утра по ступенькам к Люпину.

«ТАК РАЗВЛЕКАЕТСЯ ЗОЛОТАЯ МОЛОДЕЖЬ?»

Значит, опять про Поттера. Так и есть – под громким заголовком на полстраницы фотография Драко, этой сероглазой бестии, и Поттера, буквально вцепившегося в него обоими руками. При том, что Драко всегда умел держать себя в руках, вне зависимости от того, сколько выпьет, Гарри не умел это явно, и потому у него, Поттера, на фотографии вид был дикий, а Драко даже скорее скучающий.

А дальше следовал сочившийся едким сарказмом рассказик о том, как «наш герой» в очередной раз набил кому-то морду. И в конце, приписочкой: «друзья и близкие Золотого Мальчика крайне обеспокоены его странными выходками. Невозможно отрицать, что Гарри Поттер – уже не тот славный мальчуган, шесть лет назад оказавший всему магическому миру известную услугу».

А на самом-то деле, журналисты ничего и не знали. Правильно, кто же сумеет вскрыть более глубокие слои, то, что было зарыто-похоронено в нашей памяти шесть лет назад. Когда на «нашего Гарри» пускал слюни весь магический свет, и начальник Аврората чуть ли ни первым аврором его собирался устроить, а Поттер вдруг отказался от всего и бросил службу с тем, чтобы уехать черт знает куда, в Румынию, где предателю-Малфою грозило закончить свои дни в темных подземельях какого-то вампирского особнячка. Азкабан для таких, как Драко, был слишком тесен. Проведя с ним в камере немногим больше трех дней, как и полагается, на каше и бульоне из петушиной требухи, он вытащил оттуда Малфоя, причем, по уверениям очевидцев, оба выглядели как братья-покойнички, с зеленовато-желтоватой кожей, и трясущимися руками, и темными кругами под глазами. А потом долго поднимали архив Аврората, и Поттер, используя все свое влияние, добился-таки того, чтобы дело Малфоя было переслушано, и… много чего случилось потом, а глупый Гарри так и остался тем сумасбродным мальчишкой, бросившим когда-то свою славу, репутацию, карьеру и благоустроенную, приличную жизнь ради томного взгляда серых глаз и красивой аристократической задницы.

И бросает до сих пор. Отказывается от всего разом – каждый день, каждую минуту. Наплевав на мнение Руфуса Скримджера и Молли Уизли, даже на Блэка, кажется, наплевав. Интересно, он уже знакомил крестного с юным Малфоем? А Малфой, интересно, представил его Нарциссе?

Ему, Снейпу, было бы интересно посмотреть на эту сцену. Как Нарцисса, всю жизнь ненавидящая мальчишку лютой ненавистью, станет выкручиваться… перед спасителем ее сына. А вот ещё что интересно: Люпин-то сам знал? Или только догадывался?

Может, и не догадывался вообще. Наивный. А если Поттер когда-нибудь скажет ему, он кивнет головой и пробормочет что-то вроде: ну, да, ты не волнуйся, я же тебя пойму… Или сделает вид, что и так все знал, чтобы не смущать Поттера.

Коротко вздохнув, Снейп отложил газеты и посмотрел на часы. Половина первого. И если он не собирается окончить свои дни здесь, ему следует предпринять вторую попытку. И пусть Блэк смеется над ним из-за угла со своей скрытой камерой. Плевать.

…Уже через полчаса он, отчаянно чертыхаясь, полз вверх по водосточной трубе, чувствуя себя то ли Ромео из постановки общества инвалидов, то ли Лонгботтомом на первом занятии по Полетам.


* * *


А ночью Ремус увидел его. Снейпа.

Он ничего не стал делать, потому что было страшно. Началось все, как в прошлый раз – шорох и скрежет, только со стороны окна, а не из дымохода. Он делал вид, что спит, лежал на боку, подложив руку под щеку, и смотрел, как Снейп ходит по комнатам, быстро собирая какие-то вещи, отодвигает ящики стола.

Особенно жутко стало когда Снейп подлетел к холодильнику, распахнул дверцу и, схватив что-то, стал с жадностью жевать, чуть ли не давясь, роняя крошки – словно за ним гонится стадо разъяренных гиппогрифов.

И он должен был встать и сказать, позвать, спросить… Он что-то не понимает. Кто-то играется с ним. Но в то же время он понимал – убьет. Просто убьет. Удавит.

И ладно бы – убьет, в конце концов, на то есть хваленая гриффиндорская смелость. Так ведь Снейп и сам после этого повесится… Снейп так боится, что он, Ремус, его увидит. Поэтому нельзя… нельзя было говорить. Ему оставалось только лежать и притворяться спящим. Как только Люпин убедился, что Северус спокойно ушел, он вскочил и бросился к окну – на улице было пусто. Снейп либо аппарировал, либо забрался в какую-то дыру и сидит там.

Опустошенный и растерянный, Ремус торчал в спальне до рассвета, бездумно перебирая в голове имена всех, с кем имел дело в последние сумасшедшие дни – Сириус, Снейп, Гарри, Гарри, Сириус, Тонкс, Снейп, Гарри…

Особенно Гарри. Нервы ни к черту. Вздрагивает от каждого звука. Таким темпом он не доживет до Рождества – он чувствует себя матерью большого семейства. Переживает разом за всех – Тонкс, Снейпа, Сириуса, Гарри… А когда на горизонте небо зарозовело, он отключился – свалился на подушку, как мертвый. И ни снов, ничего. Спать.


 

Два дня до Рождества

 

Он чувствует себя паршиво. Выходя поутру из магазина, ему пришлось сделать вид, что он не видит Снейпа, потому что Снейп сделал вид, что он не видит его.

Засунув руки в карманы уже изрядно потрепанного пальто, тот перешел на другую сторону улицы и скрылся в каком-то подозрительном подъезде. Вид у него был ужасный. В худшем состоянии Ремус его ещё не видел – похудевший, под глазами синяки, аж губы посинели.

Чувствуя, что он не выдержит этого больше, Ремус швырнул на тротуар все свои сумки и бросился за Снейпом в подъезд. Вбежал туда немногим позже его – и тот явно не ожидал этого. Как только Снейп заметил его, пулей взлетел по лестнице.

- Эй! – окликнул его Люпин, - Северус, ты в порядке? Что с твоей амери…

- Все нормально, - послышалось откуда-то сверху. Спрятавшись за перилами, Снейп упорно не желал показываться наружу. Детский сад какой-то.

А он ведь приходил вчерашней ночью. Ему не снилось. Он приходил…

- Я ничем не могу тебе помочь...?

- Нет, - буркнул Снейп и исчез. Больше кричать не имело смысла.

По уши замотавшись в свой шарф, Люпин уныло побрел домой. Бред, бред, бред… Что творит Снейп? Эта неудобная ситуация выводит его из себя. Люпин не знал, сколько ещё он сможет протянуть в таком тревожном, подвешенном состоянии. Это ужасно, и стыдно, и неприятно, и…

Он живет в доме Снейпа, пока Снейп таскает у него деньги и еду и мыкается по каким-то лачужкам. Как могло так получиться и кто в этом, черт подери, виноват?!

…Он открыл дверь *своего* дома в Тупике Прядильщика и застыл на пороге.

По щиколотку в фиалковых лепестках.

Это правда… цветочные лепестки и этот запах… и все по-настоящему. Откуда это взялось?

Как в трансе он двинулся вперед по коридору, куда вели его лепестки, и аромат цветов стоял одуряющий, и это было форменное сумасшествие, потому что в цветах декабрьским утром было что-то сумасшедшее, крышесносяще прекрасное, и неправильное, и дикое, но прекрасное, да.

Цветы. Дом Северуса Снейпа в Тупике Прядильщика, усыпанный фиалковыми лепестками. Это – правда? Такое может быть, или он просто не выспался или что-нибудь в этом роде?

Он шел по этим лепесткам, а они все не кончались – и, наконец, открылась последняя дверь, в гостиную. Сначала ему показалось, что он окончательно спятил. Девушка, сплошь обсыпанная фиалками, подобрала подол своего газового платья и осторожно ступила босыми ногами на пол.


Совершенно преобразившаяся, она была словно из какого-то другого мира. Она подошла к нему, и волосы у нее были такие же розовые, и глаза – такие же голубые, только он никогда не видел Тонкс в платье, да ещё в таком.

И она подошла к нему, и опустилась перед ним на колени.

Сквозняк с улицы отнес к ее ногам нежные лепестки – Ремус вспомнил, что от удивления забыл закрыть входную дверь.

- Ремус, - сказала она, - ты… ты меня будешь слушать?

Он моргнул.

- Если мне это не сниться, - голос слегка охрип.

Тонкс опустилась перед ним на колени – и это было очень трогательно и очень смешно, потому что как раз грации ей и не хватало, и двигалась она как всегда, неуклюже – а когда она прямо так плюхнулась на пол в этом неземном платье со всеми оборочками и тонюсенькими лямочками, и тончайшей вуалью, и…

Она протянула ему руку и молча раскрыла ладонь.

А он стоял среди всех этих фиалок в тапочках, которые натянул ещё на крыльце, мать их, домашних тапочках и стареньких брюках из потертого вельвета. И кофта у него была какая-то старушечья, вязаная, и он на нервной почве не брился два дня. И в таком вот виде он стоял и смотрел на ее раскрытую ладонь, на блеск золотого колечка, смотрел в ее глаза, голубые и распахнутые, а в них – страх и отчаянная надежда.

А Люпин смотрел и знал точно, что вот что-что, а уж эти глаза, круглые и умоляющие, он никогда в жизни не забудет. И то, как стоял по колено в фиалках, и топтал их своими домашними тапочками, а неземная девушка в сиреневом платье с пышной такой юбкой – забыл, как называется, - протягивает ему кольцо.

- Тонкс, - голос срывался, - Тонкс, девочка моя, хорошая моя, ты… ты что…

Она слабо улыбнулась и как бы чуточку виновато пожала плечами.

- Скоро же Рождество… И я подумала, что ты никогда не сделаешь мне предложения… И решила сама, - от волнения она перешла на шепот, - прости… я просто не могла больше ждать. Ещё я взломала тебе дверь министерским паролем.

- Девочка, я…

- Я старалась быть романтичной. Это все, наверное, глупо, - нервничая, она принялась терзать подол своего платья, - но мне никогда не делали предложения, я не знаю… как это делается по правилам.

- Я… - голос предательски задрожал, - ты молодец. Я никогда бы не смог так… романтично. Ты моя умница.

Тонкс порывисто вздохнула и ткнула вперед по-детски растопыренной ладошкой.

- Так ты…

Ремус тупо уставился на кольцо. Заманчивый серебристый блеск и аромат фиалок… А сейчас ему необходимо что-то родить.

Впервые за эту сумасшедшую неделю остановиться и задуматься. Давай! Ты можешь это. Тонкс судорожно вздохнула, но руку терпеливо держала вытянутой, и кольцо находилось прямо у него под носом. Бери – не хочу.

ТЫ УБОЖЕСТВО РЕМУС ЛЮПИН

Вот такими вот огромными сверкающими буквами с внутренней стороны век. Закрой глаза, отвлекись от этой красоты, станет лучше видно.

Мать твою, Ремус Люпин, ты, домашняя квашня в тапках. До чего ты себя довел своей идиотской нерешительностью и абсолютной неспособностью принять хоть какое-либо решение?

Ты живешь в доме человека, который ютится по каким-то подъездам и вынужден тайком таскать у тебя еду.

Ты не можешь уследить за сыном своего лучшего друга, прекрасно понимая, какой опасной дорогой он идет и как отдаляется от тебя.

Скоро Рождество, у тебя нет денег, нормальной крыши над головой, друзей, перед которыми тебе не было бы стыдно, елки и подарков. А единственная девушка, готовая полюбить тебя таким, какой ты есть, так устала терпеть твою рефлексию и медлительность, что решает сама сделать тебе предложение, раз уж сам ты на это не способен.

- Извини, Тонкс, - сказал Ремус, - ради Мерлина, извини…


* * *


Он ходит по дому Снейпа, как во сне. Все лепестки фиалок он уничтожил одним-единственным взмахом волшебной палочки, от чудесного ощущения, предчувствия праздника не осталось и следа.

- Ремус, - быстро проговорил Сириус, - с Гарри не в порядке. Его забрали с вечеринки в Малфой-Мэнор.

Комната резко покачнулась, странно вспрыгнул потолок.

Мерлин всемогущий.

Собраться. Держать себя в руках…

- Где он?

- В лечебнице Святого Мунго, - у Сириуса были ошалелые, совершенно собачьи глаза и встрепанная шевелюра, - Ремус, ты…

- Уже иду, - сказал он и прервал каминную связь. Перекошенное лицо Сириуса растаяло в языках зеленого пламени.

Только, только бы… только бы не.


* * *


Нескладная, худощавая девица стояла на занесенном снегом крыльце в легком газовом платье и ревела, размазывая слезы по лицу. Снейп даже не сразу признал в ней Тонкс. А когда увидел – так и шарахнулся прочь, с ужасом понимая, что это уже все – предел, планка, рефлексы – он начал бояться знакомых людей.

Впрочем, и незнакомых – тоже.

А девушка в сиреневом стояла по колено в снегу и плакала. И в волосах у нее застряли цветочные лепестки.

Покачав головой, Снейп быстро обогнул дом и, поплевав на ладони, с обреченным вздохом полез вверх по водосточной трубе. За все это время он приобрел хорошие, полезные навыки. Что там до его первой, нелепой попытки пробраться через дымоход, когда Люпин принял его за Санта-Клауса? Сейчас он любому квартирному вору с каким угодно стажем утрет нос – потому что он знает все: и что руки должны быть немного влажные, чтобы удобней было цепляться и влага схватывалась на морозе, и что на высоте трех метров в стене есть удобный уступ для ног, на который можно упереться, а ещё он в прошлый раз закрепил оконный шпингалет бечевкой, за которую достаточно потянуть – и окно откроется, а Люпин ничего не заметил.

Хорошо, что сейчас день, и в доме никого нет. Сначала вылетела эта девчонка Тонкс, некоторое время спустя и Люпин с совершенно безумными глазами – спешил куда-то. А
это значит, что у него, Снейпа, точно есть пару часов.

В доме… с порывистым вздохом он оглянулся. В доме было Рождество. Тут было все: и запах хвои, и горьковатый цитрусовый аромат мандариновой кожуры. Вроде бы все было прилично – без этих кричащих фонариков и дурацких шаров, нормально все было. Но вместе с тем в доме был праздник – верно, все сделала Тонкс, потому что женщины такое умеют. У него, Снейпа, на Рождество было так же мрачно и пусто, как во все остальные дни.

Как-то раз только он пытался что-нибудь придумать, когда за ним пришел Альбус – и, пока директор стоял на пороге, он лихорадочно сметал со стола пыль и отодвигал штора, пуская в дом солнце, но все равно получилось неуютно и вообще ужасно.

- Ты не будешь сидеть здесь со своим книгами в Рождество, Северус, - директор взмахнул палочкой, и все-все, все предметы в комнате окутало серебристой вуалью, вуаль растворилась в полумраке гостиной, осев на столах, стульях, бутылках и чайных чашках россыпью крошечных сияющих огоньков.

- Это совершенно не обязательно, директор, - пробурчал он, между тем, не в силах оторвать глаз от такой красоты, - не думаю, к тому же, что меня будут рады видеть на вечеринке в учительской. Я новичок, и к тому же Минерва…

- Тем более, раз ты новичок, то тебе необходимо со всеми вдоволь наболтаться, - сказал тогда Дамблдор, будто Снейп весь год только и мечтал о том, чтобы «вдоволь наболтаться» со своими коллегами, - пойдем. Я не позволю, чтобы ты сидел тут со своими пыльными фолиантами. Ну?

- Не пойду, - с детским упрямством повторил Снейп, - я… я порчу людям праздники, Альбус.

Директор стоял ещё некоторое время, близоруко прищурившись, разглядывая кособокую хлипкую мебель и поеденный молью абажур. Тогда, двадцать лет назад, в этом доме было ещё ужасней.

- Тогда и я никуда не пойду, - просто сказал директор, - я поклялся всем, что не покину этот дом без тебя, Северус. Придется нам с тобой вдвоем сидеть здесь, слушать старые песни, пить чай и поздравлять из окна прохожих. Впрочем, - директор задумался, - я ещё очень люблю бросаться с балкона водяными бомбами. Это очень весело, ты никогда не пробовал? Нам нужен пакет, и ножницы, и… у тебя есть балкон?

…Снейп остановился на кухне, растерянно глядя на вывернутые ящики, в которых уже успели покопаться Люпин и Тонкс. Как во сне он подошел к шкафу и запустил внутрь руку. Его ладонь привычно наткнулась на успокаивающий холодок металлической крышки. Какое облегчение. С большой осторожностью он вытащил коробку, она открылась с легким щелчком, и…

Внутри ничего не было. Только крошки засохшего печенья, крупинки сахара и сладкий, приторный запах. Пусто.

С какого-то непонятного перепугу он бухнул коробку на стол и прижал ладонь ко рту, изумившись собственному тихому всхлипу. Нет. Не дури, Северус Снейп, Мерлина ради…

Простояв так несколько минут и убедившись, что он полностью успокоился, Снейп вспомнил, наконец, за чем он пришел. Собрать то, и то, и это… Но, прежде всего, ему необходимо поесть. Иначе в следующий раз он грохнется с этой трубы и разобьет к чертям себе голову. Да. Как же сильно хотелось есть.

Он выудил из холодильника кусок колбасы и пакет молока, и принялся поглощать все это по пути наверх, в свою комнату. Наброски неоконченной статьи… То, на чем его поймал Блэк, то с чего весь этот бред начался. Да, он мог бы сейчас сидеть и спокойно работать у себя за столом, а не пробираться, как вор, в свою комнату и с неизъяснимой тоской смотреть на все это. Пролистал страницы рукописи, пробежался пальцами по корешкам книг. Вещи, которые больше ему не принадлежат…

И тогда он почувствовал, как у него подгибается колени от дикой, нечеловеческой усталости. Снейп опустился в кресло, дожевывая свою колбасу, и понял, что это все, точка, финиш – может, кто-то более опытный, взрослый, выносливый и сильный смог бы жить так, как он, а он… он не может.

Вот лабораторные изыскания и интеллектуальные головоломки – это все по его части. А умение выживать, и то, что чисто физическое – с этим он никогда не справлялся. Не умеет. Вообще.

Он сидел в этом кресле, и ему было абсолютно плевать на то, кто сейчас придет и что скажет. Он сидел, и в его усталой голове яркими вспышками проносились картинки последних дней – девушка на крыльце и встреча в магазине, бетонные стены и обрывки газет, перчатки из толстой шерсти с вылезающими нитками, которые он обкусывал, воспоминания двадцатилетней давности и пустая коробка, и ему больше нечем будет угостить Альбуса, если он вздумает заявиться и в очередной раз спасти ему жизнь, и все равно, что там говорят о его смерти, но он же великий человек, Альбус, и он, Снейп, все ещё ждет его, даже спустя все это годы.

Да, думал он, чувствуя, как глаза медленно закрываются, может быть, он ещё придет.


* * *


Люпин сидел в чертовом коридоре четвертый час. Считал пациентов у входа в «Магические недуги», считал вентиляционные решетки на потолке, считал квадратики грязно-серой плитки, из которой был выложен пол. Он знал это отделение наизусть, он изучил его досконально.

Дверь в палату открывалась и закрывалась. Ему не разрешили заходить, зато под конец четвертого часа из комнаты Гарри так же бесшумно вышла колдомедик в синих бахилах и вежливо попросила его, Люпина, на выход.

- Нормально, нормально, - сердито заговорила она, - не время, уважаемый. Подождите снаружи.

На выходе из больницы его встретило тусклое солнце и грязно-жесткий снег. Где-то за стеной шумел и грохотал Косой переулок. Там предрождественское безумие с покупкой подарков. Там жизнь.

- Дайте зажигалку, - стоящий рядом юноша обернулся, стаскивая капюшон, он хмуро смотрел на него исподлобья.

Люпин тихо ахнул.

- И ты здесь…

«…маленький гаденыш».

- А, вы же не курите, - ровным голосом сказал Драко Малфой, - что, не пускают в палату?

- Нет, - пробормотал Люпин и сразу почувствовал резкий, захлестывающий через край прилив возмущения: да как он… этот пижон, избалованный, испорченный с самого начала ребенок, только и умевший, что ломать чужие жизни, да и то – сам того не замечая, как мог он быть здесь, как он мог…

И, с трудом сглотнув – подавил. Что бы он там ни чувствовал… что бы он там ни думал. Гарри важнее сейчас. Гарри.

- Ты был там? – спросил он, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

- Да. Несколько минут.

Малфой сверкнул откуда-то из-под рукава Люмосом и закурил, пуская струйки сизого дыма с морозный воздух. Его волосы, роскошные, платиновые – предмет зависти всех и каждого ещё со школьных времен – гладкими, блестящими волнами падали на плечи. Его куртка из светло-серой замши была потерта ровно настолько, чтобы выглядеть элегантно.
Ему шли даже темные круги под глазами и потрескавшиеся от мороза губы, и все это злило, злило, злило.

- Это же при тебе случилось, верно, Драко? Его забрали из твоей… спальни?

- Ещё скажите – из постели вытащили, - довольно-таки злобно огрызнулся тот, - нельзя ли поаккуратнее со своими вопросами?

И в сердце что-то… Малфой-то тоже взвинчен. И злой, стало быть, там, в палате, ему сказали… что-то жуткое. И отвечать ему не хотелось, и поучать малолетнего нахала не хватало сил.

Все эти их майки, и сигареты, и гитары, и дурные намеренья. И неправильные желания, и скандалы в прессе – и вся эта их безумная молодость, ещё не оборвавшаяся, не перегоревшая. И он – всего лишь стареющий зануда со своими параноидальными предположениями… но… чем ещё Гарри не мог не баловаться?

Почему бы… и не этим?

- Да на игле он, ваш Гарри, - Драко неожиданно развернулся и посмотрел на него своими стальными, сумасшедшими глазами, прямо, в упор, - и я на игле. И уже давно. А что вы думали? Все мы такие. Вы же все сами знаете, мистер Люпин. Что ж молчите-то, в самом деле.

И что-то оборвалось в груди. Резко, больно хлестнуло по сердцу.

Малфой смотрел на его пристально и курил, стряхивая пепел себе на ботинки. Его пальцы слегка подрагивали. Длинные изящные аристократические пальцы.

Оба вздрогнули, когда прямо перед ними с громким хлопком аппарировала уже знакомая женщина-колдомедик.

- Так, Поттер, десятая палата, - ровным, ничего не выражающим голосом начала она, - два сломанных ребра, вывих ключицы, несильное повреждение нижней челюсти, множественные внутренние кровотечения по всему телу. Пока на Костеросте, стабилен. Будем работать. К Рождеству забирайте.

Коротко кивнув, она перевела взгляд с Люпина на Малфоя. А тот так и уставился на Драко, часто-часто моргая.

- Но… ты же сказал, что он… он… на игле? Наркоман, значит? Это у него от той дури… что вы… употребляете?

- Это у него от той дури, что у него в голове, мистер Люпин, - небрежно отбросив с лица волосы, ответил Малфой, - не более. Подрался с моим школьным приятелем, как с Полом Траватори на чемпионате. Дерется-то он из рук вон плохо – больше пинается да подставляет лицо. Но… ревнует, зараза. И сделать с ним ничего нельзя.

- Но ты сказал – на игле?..

Люпин выдохнул медленно и тяжело. Воздуха в легких, кажется, совсем не осталось.

- Вы предпочитаете иные определения? – Драко, не поднимая головы, загасил бычок сигареты, - это и есть любовь, сэр. То, что затягивает с головой, не выберешься. То, что не отпускает.

То, что не отпускает.

Так просто и так жестоко. Но тогда, стоя в больничном дворике в окружении цепочки хроников, вышедших на прогулку, чувствуя, как все внутри, все сжавшееся, одеревеневшее, постепенно оттаивает…

Глядя на Драко Малфоя, такого пугающе красивого, наблюдая, как он зашвыривает в урну последнюю пачку «Лаки Страйк» и одергивает куртку, нервно проводит рукой по волосам… Так и не оглянувшись на Люпина, он поворачивается к колдомедику:

- Я хочу его видеть. Прямо сейчас, - «да, это мое лицо вы видели этим утром, стоя в очереди на регистрацию, на обложке соседского «Еженедельного Пророка»».

Он всегда был звездой, ему не привыкать. Люпин тихо вздыхает, и тогда Малфой оборачивается:

- Пойду проведаю этого кретина… Наверняка же откажется пить снотворное, пока меня не запустят в палату. Ну что ж, счастливо оставаться.

Махнув рукой, Малфой быстрыми, легкими шагами уходит прочь, в больницу, оставляя Люпина один на один со всеми его сожалениями и угрызениями. Он стоит там ещё некоторое время, глядя на то, как из отделения «Магически недугов» время от времени выходят колдомедики в своих халатах, они щурятся на декабрьское солнце и курят, стараясь не встречаться друг с другом взглядами.



* * *


Этот день был слишком долгим, и домой он вернулся совершенно разбитым. Нет, не то слово: пустым. Вроде бы беспокоиться уже было нечего, но нервы все ещё были натянуты туго, словно струны в гарриной гитаре, и голова отказывается… думать.

Когда он вернулся, то сразу почувствовал, что его приключения на сегодняшний день все ещё продолжаются. Дома он был не один. И, хотя вроде бы все предметы лежали на своих местах, тут явно присутствовал чужой запах – оборотни хорошо чуют такие вещи. А потом он углядел и все эти мелочи – крошки печенья на полу, на ковре – грязный след, дверца кухонного шкафчика распахнута.

Тяжело вздохнув, он выставил палочку вперед – скорее для уверенности, чем для защиты. В таком состоянии, после посещения этой жуткой лечебницы, для него любой Ступефай показался бы смертельным. А когда он медленно, боком, пробрался в гостиную, первым, что он увидел, были ноги.

Ноги, обутые в изрядно стоптанные ботинки сорок четвертого размера. А потом – худые, острые колени, и согнутую спину с выпирающими лопатками, и пряди неровно остриженных темных волос. Человек спал, свернувшись клубком, в кресле, и его дыхания почти не было слышно.

Люпин подошел ближе. Лица спящего было не разглядеть – он уткнулся подбородком в подушку, но отчего-то, от всей этой сцены, и растрепанных волос, и по-птичьи острых плеч, Ремуса захлестнула неизъяснимая, головокружительная нежность – и это чувство заставило его затаить дыхание, и стоять тихо-тихо, не двигаясь, а потом он зачем-то открыл рот и сказал что-то, что определенно не было и не могло быть правдой. Но он почему-то сделал это, и сказал именно это, и ничто другое.

Он окликнул его по имени.

Спящий вздрогнул, но глаз не открыл. Видно было, что спал он очень глубоко, так спят только маленькие дети и сильно усталые люди. Человек так сразу не просыпается – просто одна фаза сна переходит в другую, и все, что мы говорим и делаем, происходит в полудреме.

Снейп перевернулся на живот и подгреб под себя подушку. Теперь уж точно ничего не разглядеть. Даже во сне показывает ему спину. Люпин тихо хмыкнул – ну, уж сейчас я во всем этом разберусь, - и отошел от кресла, не решаясь тревожить незваного гостя.

Странный звук, то ли зевок, то ли приглушенное бормотание заставили его замереть и оглянуться.

- Альбус, - сказал Снейп, не просыпаясь.
 

День до Рождества

Сириус заваливается в четвертом часу утра. У него вообще страсть к незапланированным визитам, и он долго колотил в дверь, пока Люпин, ворча, не разлепил глаза и не двинулся по лестнице вниз.

- Доброе утро, - жизнерадостно поздоровался Блэк.

- Сириус, - Ремус посмотрел на него долгим, больным взглядом, - Сириус, это ночь.


Хмыкнув, Блэк зашел в дом.

- Ну, что поделаешь, я только что из лечебницы.

- Тебя пустили к Гарри?

Покачиваясь в полудреме, Люпин зашел на кухню и с закрытыми глазами принялся включать под чайником газ.

- Только после этого белобрысого крысеныша, - Сириус осторожно перехватил чайник, - дай, ты же спишь на ходу. Что, непростая выдалась неделька?

- Да не то слово. Кстати, что ты об этом всем думаешь? О Гарри? Его необходимо изолировать от Малфоя, пока он себе…

Сириус тихо рассмеялся себе под нос. Разлил по чашкам кофе, и его бодрящий аромат понемногу возвращал Ремуса к жизни.

- А что тебя так смущает? – Сириус впихнул Ремусу в руки горячую чашку и забрался на стул. Сидел и смотрел на него со своей фирменной ухмылочкой.

- Ты что, шутишь? Он… дерется. Во всех газетах пишут. Скандалит. Вчера Пол Траватори, сегодня Нотт, завтра ещё…

Ремус попытался изобразить для Срриуса сердитый, убедительный взгляд, но распухшие, покрасневшие веки слипались, и взгляд не получился.

- Ты что… всерьез считаешь, что со всем этим их надо оставить в покое?

- Приличная драка парню никогда не помешает, Ремус, - улыбнулся Сириус, - а что касается его увлечения… Им ещё тридцатника нет, ты забыл, Ремус? А для нас они всегда останутся школьниками.

- Но… - Ремус снова почувствовал прилив возмущения, - Сириус, это же неприлично!

И тогда, наконец, сморгнул – и увидел, что Сириуса в кухне уже нет. Весело напевая себе под нос, тот со своей чашкой двинулся куда-то в гостиную. Слов было не разобрать, но Ремусу показалось, что он уже слышал эту мелодию.

- Я плевал на елку и рождество, та-да-да-да, - пробормотал Сириус и замолк.

- Ну, что ты… - устало забормотал Люпин, и тут только вспомнил, - Сириус!!

Резко вскочив со стула и, естественно, его перевернув, он ринулся в гостиную, где замер на пороге, как был, встрепанный ото сна, в пижаме, облитой кофе.

Сириус медленно повернулся:

- А… он-то что тут делает?

Снейп даже не шелохнулся. Лежал, свернувшись в кресле, как Люпин его там вчера оставил.

Ремус посмотрел на Сириуса – у него, наконец, получилось – долгим, выразительным взглядом, уперев руки себе в бока.

- Что-то подсказывает мне, - внимательно глядя на Блэка, проговорил он, - что Снейп не уехал в Америку.

- Какую Аме…, - Сириус сначала как бы задумался на секундочку, а потом радостно хлопнул себя по лбу, - ах, точно! Вот зараза! Рем, ты не поверишь, какую штуку я с этим козлом провернул…

- Какую… штуку? – все так же внимательно глядя на задыхающегося от смеха Сириуса, Ремус подошел ближе.

- Ну… он вроде как не собирался в Америку… я… - Сириус снова согнулся от беззвучного хохота, - я подумал, что это будет прикольно, если он придет с утра в свой дом, а там, вроде того: а вы разве ещё не в Америке?.. Он… Ремус, ты не поверишь, но он совершенно не умеет пить, и… Черт, я даже не ожидал от него такого.

- Пить?.. Ты хочешь сказать, что напоил его, и купил у него дом? И… он почему-то не может купить его обратно… Куда… о, Мерлин! – Люпин замер и ошарашено перевел взгляд с Сириуса на Снейпа. И обратно.

- Ну, деньги ушли на то, - сказал Сириус, - чтобы отпраздновать удачную сделку…

Люпин никогда в жизни не делал такого. Даже в своем непростом оборотническом детстве, он всегда считал, что это грубо, жестоко, неприлично. Даже разговаривая с Малфоем и читая в газетах о Гарри, он вспоминал слова, крепко-накрепко вбитые ему в голову ещё в детстве: все конфликты можно решить мирным путем.

Но сейчас… нет, он пытался. Он честно пытался найти этот самый мирный путь, и он упорно не находился, и его захлестывала злость, и внутри все клокотало, а мирный путь все не находился, и тогда…

Крепко зажмурившись и замахнувшись, Ремус бросился на Блэка с кулаками.

…В шесть часов ноль две минуты двери жуткой развалюхи в Тупике Прядильщика распахнулись, и оттуда с диким грохотом вылетели две сцепившиеся фигуры, причем где чьи руки-ноги разобрать было невозможно.

С воплями, рычанием и проклятиями эти двое в упоении набивали друг другу морду, причем один, тот, который покрепче, ещё пытался при этом демонически хохотать, а другой в процессе читал мораль, да так убедительно, с придыханием:

- Вот тебе… вот… и так… не будешь больше обманывать людей… да… тебе что, в детстве не объяснили, что это жестоко и… что он тебе сделал? Ну?? Что он тебе, собака, сделал?..

В конце концов тот, что повыше, с громким стоном поднял обе руки и распластался на асфальте, всем своим видом признавая поражение.

- Рем… ой… больно… только не ухо… я все!! Сдался! Усек!! Ремус…

- Ах ты, зараза!

- Вон он, - завопил Сириус, отпихивая ремусовы кулаки, - смотри, вон…

Ремус замер и оглянулся. Быстрым шагом вдоль по улице удалялась фигура в черном, прижимая к груди наброски неоконченной статьи и полбатона хлеба.
- Северус! – завопил он, вскакивая и напрочь забывая о Сириусе, - Северус, постой!..


* * *


- Слушай, я… - Люпин схватил Снейпа за плечо и резко развернул – и хлеб бухнулся в лужу, и листки полетели во все стороны.

Снейп со свистом втянул холодный воздух – от досады – и, опустившись на колени, принялся это все собирать, а Люпин, сам не зная отчего, начал отталкивать его руки:

- Дай, дай, сам, прости, слушай, я же ничего не знал, и даже подумать не мог, что Сириус сотворит такое, и…

- Это не должно тебя удивлять, - не поднимая глаз, проговорил Снейп, - он нас обоих уже один раз подставил. Сейчас он сделал это опять…

- Слушай, - сам не понимая зачем, Ремус накрыл своей ладонью его руку – ледяная просто, - он не хотел… он не думал, что ты уйдешь… он рассчитывал на то, что ты будешь скандалить, и…

- Убери, - одними губами проговорил Снейп.

- Чего?

- Убери руку. Я пойду.

Ремус так и сел – просто бухнулся на коленки в лужу.

- Куда ты пойдешь? Ты в своем уме, Северус?

Снейп молча поднялся, прижимая к груди свои драгоценные листки.

- Я… привык к этому району. Я не смогу жить где-то ещё. Я буду здесь, поблизости.

- Но дом сейчас твой. Ты… ты можешь вернуться туда, что ты?

Ремус сидел в луже, глядя на него сверху вниз, и чувствовал, что почти его… понимает. Это было, да, унизительно. И стыдно. И неудобно в то же время выгонять на улицу из своего дома такую же жертву сириусова розыгрыша. Ему-то, Люпину, тоже некуда идти… И ещё после того, что он ответил Тонкс.

И Рождество. Мерлин, да сегодня уже Сочельник...

- Слушай, я в такой же ситуации, - сказал он, - и мне так же неуютно от всего этого, как и тебе. Может, мы все-таки вместе пойдем домой, я-то эту неделю прожил в тепле, в доме, а ты…

- Не стоит, Люпин, - Снейп впервые поднял голову, и они встретились взглядами: Люпин аж вздрогнул, такие у него были измученные глаза. И румянец. Впервые он видит Снейпа с румянцем на щеках.

- Давай, - Ремус решительно схватил Снейпа за руку, - сейчас же Рожество. И тебе, кажется, нужно принять что-нибудь от простуды… Может быть, согревающее зелье, или перечное.

- Не рассказывай мне о Зельях, - ответил Снейп. Но в этот раз руку не убрал.

Улица сияла рождественскими огнями, и солнце понималось над Тупиком Прядильщика, его бледный свет вспыхивал то в одном окошке снейпова дома, то в другом, и казалось, что солнышко живет там, внутри, и сейчас ходит из комнаты в комнату. И это было красиво до одури, и Снейп смотрел на него этим своим профессорским умудренным взглядом.

- А оно тебе надо, Люпин? – спросил он, - я же порчу людям праздники.

Люпин вздохнул, потому что переубеждать Снейпа было очень трудно. Может, когда-то кому-то это удавалось… Что нужно с ним сделать? Завернуть в одеяло, напоить чаем, или что?

- Пойдем, - повторил он, дергая его за рукав, - пойдем, пожалуйста.

И Снейп послушно двинулся за ним, и Сириус куда-то очень вовремя испарился. Дверь в дом была распахнута, и солнце освещало крыльцо. С утра в Сочельник полагается начинать готовить индейку, и резать овощи, чистить картошку. На кухне Люпин заблаговременно сложил ножи, разделочные доски, бумажные пакеты с едой и бутылку хорошего белого вина, чтобы не так скучно было готовить в одиночестве.

А вместо этого они со Снейпом долго измеряли температуру и сортировали пилюли, а потом Люпин на правах «хозяина» заставил его раздеться и принять ванную.

Пока Снейп приводил себя в порядок, Ремус сидел на кухне и глупо улыбался, глядя перед собой в пространство. Это была сумасшедшая праздничная неделя. Картинки-всполохи плясали в его голове, как солнечные зайчики.

Тонкс, рыдающая на крыльце и нежный аромат фиалок.

Драко Малфой во дворе лечебницы, он поворачивается и смотрит на него из-за плеча, и отороченный мехом ворот его куртки оттеняет глаза-льдышки, а там, где-то глубоко, на дне – безумный, отчаянный огонь.

«На игле он, ваш Гарри…»

И сам Гарри, склонившийся над гитарой в гостиной дома в Тупике Прядильщика… Можно, я побуду с вами на Рождество?..

Они в очередной раз разругались из-за ревности, верно… А, может, просто ирландский загонщик Траватори слишком хорошо умел засандалить кулаком в челюсть. И Драко…

И Снейп со своими покрасневшими глазами и своими сладостями. И Сириус, колотящий в дверь с утра пораньше.

И он, в тапочках и с неизменной чашкой кофе в руках, сонный, домашний Люпин – посреди бешеного течения этой жизни, стоит и не знает, куда идти и что делать.

Не решается. Но стоит.

- Ну, я здесь, - Снейп, хмурый, как всегда, стоит на пороге кухни.

- Здесь? – Люпин поворачивается и улыбается, уж больно трогательный у него вид в свитере с длиннющими рукавами и со спутанными волосами, - тогда принимаемся за готовку.


* * *


А вечером, когда после долгих кухонных перепалок – Снейп, как всегда, ничего не слушал и норовил сделать все по-своему, - индейка, несколько салатов и аппетитные гарниры стояли на столе, дожидаясь своего часа, в дверь постучали, и Ремус побежал открывать.

- Это мы, - буркнул Драко, - Поттер настаивал. С Рождеством.

Гарри изобразил виноватую улыбку и, подхватив своего ненаглядного под руку, ринулся на кухню.

- Ой, - сказал он, - профессор, а вы разве…

- Нет, - поспешил вставить Люпин, - он здесь. И это его дом, так что мы все гости.

- Вы… - Драко удивленно оглядел их, - вы что, теперь живете тут вместе?

- Нет… - Люпин растерянно оглянулся на Снейпа, - это его дом, и, Драко, пожалуйста…

Профессор неожиданно поднялся и кашлянул.

- Нет, почему же, - сказал он, - тут вполне достаточно места на двоих. Если, конечно, Люпин, тебе не претит…

И наступила такая жутковатая немая сцена, когда Ремус ошарашено на него смотрел, а по лицу Драко расплывалась какая- то странная улыбка, а Поттер вообще ничего не соображал, и Северус почувствовал, что краснеет.

- Я… прошу меня извинить.

Подхватив полотенце, он поспешно выскочил из комнаты и рванул по ступенькам наверх, в свою комнату.

…Было страшно. И непривычно. И странно. Происходило что-то, и это чувство, ощущение было для него определенно новым – его жизнь менялась, причем без участия Альбуса, она менялась сама по себе, и он не то, что не мог остановить этот процесс, нет –

- он не хотел его останавливать. Наоборот, он сам подталкивал себя и окружающих к этим изменениям, и это было…

Он судорожно вздохнул. Нет, он не скажет это слово…

Это было совершенно прекрасно.

Но он должен привыкнуть. И он привыкнет, он точно знает, что с этого момента все у него будет хорошо. Он сидел на кровати в своей пустой спальне, а к окну была привязана бечевка, и он не мог не улыбнуться. В доме царило странное, непривычное оживление – и снизу доносились упоительные запахи еды, а в кармане его брюк от тепла растаяла шоколадка, и он сидел, весь вымазанной в ней.

- А мы принесли торт, - закричал Гарри. И ещё позвонили в дверь, и, кажется, это пришел Сириус…

И вот теперь он точно не сможет спуститься, точно… Зато заскрипели ступеньки, и дверь в его комнату тихонько отворилась.

- Северус? – Люпин просунул голову внутрь и, не натолкнувшись на протесты, прошел вперед и уселся рядом с ним на кровати.

- Блэк, - сказал Снейп. И Люпин понял.

- Это ничего, он сам чувствует себя виноватым, - сказал Ремус, - а ты уверен? Насчет того, что ты сказал? Ты можешь взять свои слова обратно, я все пойму…

Но Снейп только молча покачал головой, и Люпин замолк. В комнате было темно и тихо.

- А у меня нет для тебя подарка, - прошептал он.

Они ещё немного помолчали.

- Я хотел спросить у тебя насчет сладостей… Мне надо кое-что тебе показать.

Люпин залез в карман, и Снейпу почему-то стало отчаянно страшно поднимать на него глаза. Боялся посмотреть, и все тут. Поэтому он тихонько скосил глаза на его колени, и Люпин, поковырявшись ещё немного, протянул ему… лимонную дольку.

- Я купил килограмм этих долек, - застенчиво произнес он, - мне казалось, ты их любишь.

Снейп попытался сказать что-то, но в горле застрял комок, и предательски сорвался голос, и защипало в глазах, и это было совершенно ужасно…

- Это… не для меня, - выдавил он, - я… ты иди… я спущусь попозже.

Люпин коротко кивнул и, осторожно пожав его руку, вышел из комнаты.

Альбус называл его «солнышком». Раз или два, в детстве, будто не понимал, что нет более неподходящего слова для хмурого, некрасивого, нелюдимого подростка. А директору это казалось любопытным – подбирать дурацкие неподходящие слова. Будто он хотел убедить его… что все возможно.

Но его больше нет, и не для кого держать дома коробку сладостей, разве что для этих гостей-дармоедов, что развлекаются там, внизу. И это тоже было прекрасно.

В комнате было тихо и темно, только снег беспросветной стеной шел там, за окном, и время шло к вечеру, и сегодня будет большой праздник.

Снейп сидел, сложив руки, на кровати, вертел в руках конфетку. Сейчас, сейчас он немного успокоится и спустится вниз, праздновать. Наверное, ему не стоит больше жить прошлым, ведь у него появилось и будущее. А снег шел, и пахло жареной индейкой.

Будущее, подумал он, уже здесь.


     
 

Конец